2022-08-30 13:43:26
Большое интервью с руководителем отдела социально-культурных исследований «Левада-Центра» (признан иноагентом) Алексеем Левинсоном в издании The Bell. Некоторые цитаты:
Сейчас, с одной стороны, россияне предпочитают считать специальную операцию ограниченным событием. Поэтому даже в бытовых разговорах ей не присваивают наименование войны.
С другой стороны, это же трактуется как противостояние с Западом, Америкой, НАТО. Украина, как и Грузия в 2008 году, представляется как страна, исполняющая волю главного противника.
Получается такая конструкция, при которой, с одной стороны, в общем, ничего страшного не произошло. А с другой стороны, то, что происходит, имеет историческое, геополитическое значение. Это удобная для сознания конструкция, которая, в общем, позволяет чувствовать самоуважение, что россиянам очень важно. «Мы воюем не со страной, которая заведомо слабее, а с мировым злом». Но при этом это не настоящая война, так что нет опасности.
Нет ощущения, что мы как народ – воюем. В обществе знают, что воюют контрактники, а не солдаты по призыву. Контрактники же воспринимаются как люди, которые сами приняли такое решение, получают за это деньги, это их работа. Если они погибают, то это издержки профессии. То есть для общества это регулярное, а не чрезвычайное событие.
В этом смысле
эта спецоперация отличается от, скажем, афганской и чеченской войн, где погибали «наши ребята, наши мальчики». Сейчас никто так не говорит.
Украина в глазах россиян лишена субъектности, не воспринимается как страна, это местность; украинцы как народ, как нация не видятся, потому они и не считаются врагами. Вместо украинцев есть какие-то там нацисты, фашисты. Людям предложено не вдумываться, что это значит, и они предпочитают не вдумываться. Просто нашим противостоят какие-то совсем плохие и совсем чужие.
Применение ядерного оружия российской стороной – это очень сложный вопрос. Люди очень не хотят, чтобы их лояльность Путину подвергалась каким-то испытаниям. Они считают, что ядерное оружие нельзя использовать. Задавать вопрос, может ли Путин отдать такой приказ, – это заставлять людей думать о том, что им почти непосильно с точки зрения их душевных переживаний. Нельзя одновременно доверять Путину и думать, что он сделает что-то, что нас всех убьет.
Если понимать усталость от спецоперации как недовольство, когда люди начинают требовать, чтобы военные действия остановились, такого нет. Или пока нет.
Люди просто отворачиваются от нее. Срабатывают элементарные механизмы опривычивания, рутинизации – пока это всего лишь новости откуда-то, а не события личной жизни или близких людей.
Расчет, что с ухудшением экономического положения уменьшится поддержка власти, неверен. Такая связь не обязательна. Знаменитый образ – холодильник против телевизора – в современной России не работает. Экономическое положение людей стало хуже, они об этом сами сообщают, но свою поддержку спецоперации, одобрение Путина они не сокращают.
Люди готовы жить в каком-то новом мире в изоляции – зато пусть будет Россия великой, такой, с которой считаются все великие державы.
Авторитет Путина, значимость его как лидера – они не про благосостояние. Он в глазах населения вообще не отвечает за внутренние экономические процессы, а отвечает за славу России на международной арене.
В массовое сознание очень глубоко внедрили мысль, что в 1990-е после развала СССР Россия была унижена. А потом мы стали «вставать с колен», активизировались во внешней политике, нас боятся и, значит, уважают – вот это связывают с деятельностью Путина.
Если надо подробнее:
Полностью беседа (25 тысяч знаков)
Основные тезисы (7,5 тысяч знаков)
338 views10:43
Н
